Я никогда не пойму искуственные ёлки с пластиковыми шарами, которые даже не бьются.
В детстве разбил шар - плачешь. Он уникальный, ему лет больше чем папе, он ему от отца достался, он один в коллекции непохожих. Красный. Его можно было тихонько стукать пальцем и слушать как звякают внутри проволочные усики. А теперь он на полу и внутренность у него слюдяная серебряная и мама загоняет с ногами на диван, чтоб не напоролся на блестящий осколок.
И как колокольно звучат разномастные цветастые игрушки, когда родные, нарядив, двигают ёлку из центра в угол комнаты.
И пахнет от неё морозом и скорым чудом. И горка возле станции "Баня" ещё не обкатана до протертых штанов...

Нахрен все переезды. Все в январе.
В этом году я снова ставлю живую зелёную красавицу. Это скоро окажется последним атрибутом праздника, который способен что то колыхнуть внутри.
Прочие радости видимо моей душе сейчас мало доступны.

А при встрече Вы верно налепите мне пощечин. Поделом.
--

Полно, девочка. Видишь, как все бело? Декабрит, леденит, жжет.
Руки комкают платье, горит лоб, сжалась вся, будто я с ножом.
Я не то что без лезвий - мечей, дитя, я беззубый совсем черт.
Вот стою, а ухмылки твои летят и свистят над виском, плечом.
Я бы выкрутил в ржавый закат руль, я бы гончей на след встал, чтоб найти тебя сонную поутру, без колец, без петли
креста.
Чтобы холод послушно в ладонь лег, лихорадкой зачав жар.
Что ты мечешься, вздернутый мотылек, за запястья меня держа?
Говори, говори же, неси блажь, бей больней кулаком в грудь, разотри свои слезы, сюжет смажь, вырвись, выстыни на ветру.
Вой, о том, что твой город теперь пуст, что душе не найти кров , пусть удары снимают слова с уст, искусай бледный рот вкровь.
Прыгай с мовы на аглицский злой шифр, комкай фразы, сорвись в хрип.
Распластайся, раскинься, взахлеб дыши, выгни шею под серп зари.
Посмотри как коверкает свет эскиз,
превращая "вчера" в нули.
Хватит прятать лицо от моей руки.
Тшшш... Показывай где болит.

9.12.2016

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Зал мал и на всех поверхностях ютятся свечи. В углу примостились две гитары, джембо, тамбурин и маракасы. Третью гитару принесли мы.
"Шут, Шут! Ты пришёл! Как я рад! Ты ведь споешь свое?!" - Сашка бросается ко мне из глубины импровизированной сцены. Это он все устроил. Голос, по иронии, я посеял ещё по дороге, простудившись, но деваться уже некуда.
Вокруг полумрак.
"Эй, нам бы отрепать. У нас ведь перебором последний припев?" - мы уходим в коридор, ещё более тёмный и гулкий. За то хорошая акустика.
Песня написана четыре дня назад. Аккорды подобраны день назад. Первая спевка была три часа назад. К чертям.

Двери открываются, заходят люди. Откуда они все? Откуда они меня знают?
Как много человек из труппы. Будет тепло. Уже тепло.
Товарищ с тамбурином жмет мне ладонь, представляется Егором. Киваем. О, Мери пришла, привела братца.
Теру, Вольф, Аня... Зал теснеет.

За стеклами кружит метель. Я пою в окно.
"Ноябрем заметает ночь, дальним светом слепящих фар. Вальсом кружится у дверей, оседает на рукавах.."
Ноябрь почти отошёл. А ощущение зимы пришло уже давно. Пятиминутная готовность до начала вечера.
Рассаживаемся.

Саня, он же Шварц. Какой человек, какой голосище!
Ксения Нор, ребята поющие реггей...
За минуту до нашего выхода я срываюсь и прошу Саню переставить нас на позже. Природа зовёт.
В поисках ближайшего Бургер Кинга пропускаю все выступление Герра и влетаю обратно на конце последней песни, своей же. Умелец.
Странно со сцены слушать свои тексты. Дико.
Бросаю пальто на стул, беру микрофон и честно сообщаю народу, что связки мои меня оставили.
Матерюсь в этот же микрофон на потерянный листок с аккордами. Зал понимающе ржет.
Выдохнуть.
"Ноябрем заметает ночь, дальним светом слепящих фар..."
Послание ныне звучит воочию. Мэл и Фло сидят на первом ряду. Улыбаются. Тепло.
Последний звук затихает, но я, как обычно, не помню конца выступления. Кажется свистят. Кричат.
Помню, после, Мэри подбегает ко мне, прижимается, говорит какие-то то слова, я держу её за трясущиеся от всхлипов плечи. Плохо соображаю. Беру за руку, веду к рюкзаку и прекращаю рыдания вливанием последнего глотка мятного ликера. Потом меня обступают...
Герр рассказывал, уже на трезвую голову, что теперь все просят студийку.
Будет студийка. Куда я терперь денусь.

Привет, Терри. Привет. Я тянусь.

Я мог бы соврать себе, назвав все происходящие события шуткой мироздания, или нелепой цепью совпадений, но.
Мироздание зашутилось, совпадения стали закономерностью.
Начиная с: "Хей, Шут, откуда у тебя номер Микеле?"
Заканчивая: " Ты знаешь, мы сейчас на студии твою песню пишем с живым оркестром. Я не шучу. Тут клава, виолончель, контрабас, гитара, бас и ещё скоро подвалит вторая виолончель, флейта, альт и скрипка. О, послушай. Они сами вызвались, после того, как услышали текст."

Орать я больше не могу. Я просто тихо киваю, соглашаясь с происходящим. От нас ждут сэт на 40 минут в Питере. А 29го выступление в Москве.
На повестке дня смена жилья.
Сашка позвал меня ставить номер по БВ. Режисссировать и петь. Захожу я в диалог и что я там вижу? Старую нижегородскую ролевую тусовку. Ту, в которой я вырос.
Мир не просто знаком через шесть рукопожатий. Мир -одно сплошное полотно с воткнутыми в него лампочками. И цепь замкнутая.

Мне пишет Ефименко. Снова. Она снова собирает лит вечер имени меня. Это после того, как мы разошлись по углам, не сошедшись в творчестве. Человек, который сделал меня героем своего романа. Ненормальная женщина.
Ей нужно, чтоб я был там. Зачем? Загадка.

Я еду на работу в утреннем метро и думаю, что вообще не зря живу, наверное. Не скучно, как минимум.

И осталось пережить Самайн. Время перемен. И дом снова полон. И никто не хочет уходить. И у Андрэ все складывается. И снег наконец-то лёг.
Все так закрутилось, что я забыл про День Рождения Энн.
Идиот. Она столько много значит для меня. Столько там началось. Спасибо тебе.
Время перемен. Моя стая за моим плечом. Ночи на кухне. Много дыма, много шума, струны и вот это самое "когда приедет Герр? Он приедет ведь?" - из всех уст. Это что то лучше похвалы даже мне лично.
Даже шесть смен подряд и проебанные съёмки не печалят души. Со всем справимся вместе. Время перемен. К лучшему.

Помнишь, нас учили быть птицами?
Ах, не отворачивай голову.
Птицами с волшебными лицами
Чистыми, высокими, гордыми.

Птицами, летящими за море,
Чтобы вернуться и заново,
В клювиках созвездия спицами.
Помнишь, нас учили быть птицами?

Помнишь, нас учили жить песнями,
Когда нам не сиделось за партами.
Мы бежали в рай, где под лестницей
Маялась гитара инфарктами.

И не знали мы тогда, черти скрытные,
Трогая ресницы ресницами,
Что уже тогда были с крыльями.
Помнишь, нас учили быть птицами?

Помнишь? А ты забыть не всесильная.
Встань у окна черной веткою.
Страшно во дворце ночью зимнею
И король хрипит над соседкою.

Ляжем и вдвоем, но не спится нам
Если спирт — исток, да не к случаю
Помнишь, нас учили быть птицами?
Господи, зачем не зря они мучились!
(с) ключевая

Да хранят все земные и внеземные пути человека, который едет сейчас сквозь ночь в Москву и меняет для нас последнюю строчку припева.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

А вообще все можно уложить в: " бля, ну и осень!"
Я много пью и курю, как в незапамятные времена. Я мало ем и сплю. Я пишу ночами сценарии, веду переговоры в скайпе, днем работаю на работе, или с труппой.
Ору: " В правую кулису, мать вашу! "
Кидаю на колени несчастного Фло. Так написано в раскадровке. В моей же. Все по плану.
Вписываю дорогих. Знакомлюсь с собой заново. Смыкаю параллели. Получаю письма от Мика. И ментальные кивки от Терренса.
Из Парижа мне везут объятия от Маленького Принца и шарф с Нотра, обещания. Из Череповца: охрененный мятный ликер, гитару, душу.
В топку летит уголь. Я ору: "Again! "
Теперь это мой поезд. Сбылось.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра