Вчера, температурной головой лишившись сна, написал для Ри колыбельную. Утром бросил небрежно на колени. Мол, идите сюда хорошая, у меня для вас есть что-то.
И вместо того, чтоб по роже за фамильярность, получил только полузадохнувшееся "Как Вы..."
А стоило, ох стоило.

Колыбельная Алисе

Она говорит:
Не качай меня, не качай! Кровать - не мотор, не заводится с толкача. А мне - беспокойное дерганье целый час.
И сам бы поспал. Всяко лучше, чем тут торчать.
Она восклицает:
На руки не бери! Я взрослая! Я сама! Мне шесть раз по три! И даже умение хныкать и истерить - во мне нынче древний продуманный алгоритм.
Чтоб слушали лучше. Повелся, смешной, смотри...
И просит не петь ей, и кукол ей не таскать, похожа на лучик, танцующий на носках. И карты - уже только карты в её руках.
И так ли уже нужен я, раз помочь никак?
Я молча сгребаю шляпу в пустой кулак. Встаю, недопивши чашку, из-за стола.
Ну что же, дурак. Не заметил как подросла. Старею, быть может, быть может, на зренье слаб.
Бреду за ворота, сажусь у больших камней. И плещется горькое море у глаз на дне. А дверь не закрыта и падает свет на снег.
И слышно, как Соня бормочет слова во сне и тикает в такт чертов кролик с его пенсне.
Она идёт медля, крадущийся робкий шаг. Колышутся стебли, от ветра звенит в ушах .
Лицо виноватое, платье от слез мокро. Ложится в колени. Ладонь накрывает рот.
Прости, выдыхает, знаешь, уснуть никак. Потом затихает, выплакав мне рукав...
Вопит белый кролик, брегет уронив из лап. Секундная выгнулась, дрогнула, замерла...